Катерина. Письма и цветы

Поделиться
На днях исполняется 110 лет со дня рождения гениальной украинской художницы Екатерины Билокур. Ее цветы — на холстах — пленили почти весь мир...

На днях исполняется 110 лет со дня рождения гениальной украинской художницы Екатерины Билокур. Ее цветы — на холстах — пленили почти весь мир. А ее письма — о которых не все знают даже в Украине — открывают личность интересную, глубокую. Автор этих строк имел возможность почувствовать и на собственной судьбе «магию Билокур», мистическое влияние ее неординарной личности.

«Доля випробовує тих, хто надумав дійти якої великої мети. І вона на їх життьовім шляху усякі перешкоди-незгоди підсовує…»

Эти строки хранятся на отдельном листочке в Яготинском историко-краеведческом музее. И принадлежат перу Екатерины Васильевны Билокур (1900—1961).

Уникальной, не от мира сего художницы. Картины которой и лучшие письма, рожденные вдохновением, воспринимаются сегодня как два крыла творчества гениальной самоучки из села Богдановка Яготинского района Киевской области.

Цветами она пленилась еще в полтора года. Аж задрожала вся от умиления, когда соседская девушка сорвала возле колодца и дала ей в руки синий цветочек.

Не волшебство ли это было, ведь цветы стали ее творческой судьбой?!

Любила каждый цветок по-своему. Наносила каждый на холст боготворя.

Несколько ее полотен, которые экспонировались в 1957 году на международной выставке украинского искусства в Париже, в знаменитом Лувре, пленили выдающегося испанского живописца, творца «Герники» Пабло Пикассо. Стоя перед картинами «Берізка» (1934), «Цар Колос» (первый вариант, 1944), «Берізки увечері» (1940), он проронил: «Если бы у нас была такого уровня художница, о ней знал бы весь мир!»

К сожалению, и в Украине, и за рубежом о Билокур знают еще недостаточно. Ее творчество мало пропагандируют. А если и пропагандируют, то поверхностно, не проникая в глубину ее художнической сущности.

Донести истинный образ Екатерины Билокур — этому я посвятил всю свою сознательную творческую жизнь: собрал доступные мне письма художницы, воспоминания о ней.

Богдановка, столица художницы, не за горами — недалеко от Киева: побывать бы там творцам мифов, а не выдумывать невесть что заблудившимся в дебрях незнания воображением!

Над каждым цветком она работала до тех пор, пока он под ее кистью не оживал. Свое духовное кредо, свою хвалу цветам Екатерина Васильевна выразила в письме от 12 ноября 1946 года работникам Центрального дома народного творчества.

«А може, ви мовчите і нічого не пишете мені, мо, ви незадовільнені моєю працею, що я малюю лише квіти? Так як же їх не малювати, як вони ж такі красиві?.. Ой Боже ж мій, як глянеш кругом, то та гарна, а та ще краща, а та ще чудовіша! Та начебто аж схиляються до мене, та як не промовляють: «Хто ж нас тоді буде малювати, як ти нас покинеш?». То я все на світі забуду — та й знов малюю квіти...».

Глядя на солнечные натюрморты Билокур, зрители физически вдыхают запахи горячего пара, который змейкой поднимается с разваренного картофеля в мундирах. Пьянеют от аромата рыхлой пористой поверхности срезанной горбушки только что из печи вынутой буханки («Завтрак»). Почти воочию созерцают прозрачность созревших гроздьев винограда, ощущают сладковато-винный вкус восково-желтых яблок и медовых ароматных груш, хрупкость красно-розового арбуза, мягкость краснощеких помидоров, свежую твердость молодой оранжево-желтой моркови, дородной свеклы, плотность тяжелых луковиц («Квіти, яблука, помідори», «Кавун, морква, квіти», «Натюрморт», «Натюрморт з хлібом», «Привіт урожаю»).

Оголенная до натурализма правда сельской жизни и вместе с тем высокая, и даже святая поэзия обыденного поражает в этих работах. Обычность цветов, овощей, фруктов, злаков и необычность их объединения — расположения в композициях. Небывалое очеловечение, отепление их сердцем творца, мощью таланта, силой неудержимого воображения...

В ботаническом сходстве ее цветов и растений, фруктов, овощей, злаков, даров родной Богдановки угадывается мечта об идеале. Отыскивается утраченная опора. Зрители как будто поворачиваются лицом к настоящей красоте — величественной, не омраченной буднями.

Не удивляет также, что цветы садовые, полевые, луговые, лесные, разновременные в цветении оказываются в ее композициях вдруг рядом то в венке или букете, то на столе, то в каком-то неопределенном пространстве («Привіт урожаю», «Квіти з горіхами», «Цар Колос»), «В Богданівці на Загреблі», «Пшениця, квіти, виноград»). А еще художница иногда изображает цвет и плод одновременно («Квіти і овочі», «Бурячок»).

Все эти «отклонения» от естественного существования, цветение травянистых растений, эти «смещения» во времени и пространстве их бытия нужны были Екатерине не только для симметрии-асимметрии композиционных структур, цветового соединения и соотношения пятен, масс, плоскостей, но и для реализации соответствующей художественной идеи, философской концепции.

Таким же поэтом в прозе достигала тайн литературного ремесла, когда брала в руки перо... Это ярко засвидетельствовали ее письма — к разным адресатам, в официальные учреждения.

Эти письма самобытны, неповторимы по колориту, глубоко народные. Чередуются в них праздники и будни, возвышенный и сугубо «рабочий» стиль письма. Благородное духовное «я» человека и художника в них страдает, переживает, сомневается, утверждает, возражает, смеется, шутит, заносится мыслями в дебри психологии, философии...

О том, что Екатерина Билокур — не от мира сего женщина-крестьянка, говорит и фрагмент ее письма (2 января 1954 года), в котором она уповает к Стефану Андреевичу Таранушенко, чтобы отозвался к ней из Киева, поскольку ей «було на серці і душі тяжко... Пішла на город, сіла під деревиною, а вітер тоді віяв зі сходу на захід, якраз із Богданівки на Київ, — то я й давай до вітра промовляти, щоб він мої слова узяв, відніс у Київ та й вам віддав. І декількі раз сказала: Степане, озовіться! Степане, окликніться!»

Что это — заклинание? Внушение? Магия слова? Сила зова?

Пожалуй, все вместе взятое. Впрочем, во всем, что она делала, как творила, как жила, Билокур необыкновенна и непостижима.

Не забуду, как осенью 1957 года среди первых посетителей я зашел осмотреть выставку, открывшуюся в Государственном музее украинского изобразительного искусства (сейчас Национальный художественный музей Украины).

В зале было несколько человек. Среди них я обратил внимание на немолодую женщину-крестьянку в опрятной темно-коричневой одежде.

Она стояла за метр от глухой стены, всем телом навалившись на палку, за которую держалась обеими руками. Она была в туго завязанном платке с бахромой, рядами спадающей из-под подбородка. Рассматривая картины, я оказался напротив этой женщины. Она резко подняла склоненную голову. Выпрямилась... И на меня и мимо меня (как на последнем автопортрете Билокур, выполненном карандашом) взглянули большие влажные темные глаза, и словно ослепительная искра сверкнула из зрачков.

Это было как мгновенная вспышка молнии в черноте ночи.

Я отошел, смутившись от ее взгляда. Возможно, крестьянке не было до меня никакого дела и не на меня она взглянула, а что-то вспомнив, подняла голову к окну напротив, я же случайно оказался в молниеносном сверкании ее карих глаз?

Но с течением лет все больше и больше убеждаюсь, что этот ее взгляд был послан...

Тогда, в студенческие годы, сознаюсь, имя Екатерины Билокур для меня мало что значило. И на выставку эту я пришел не ради картин, хоть они меня и заинтересовали. И вот думаю: не был ли тот ее взгляд судьбой предназначен и мне? Ведь где-то так, подсознательно, еще в раннее мое детство ворвалась и песня Оксаны Петрусенко, магнетические чары которой уже позже забушевали во мне и заставили пройтись по жизни обладательницы неземного голоса.

Этот удивительный голос певицы, который услышала по радио Екатерина Билокур, взволновал все ее естество, посеял надежду. И надо же! Именно Оксана Андреевна забила тревогу о драматической судьбе богдановской самоучки, способствовала ее открытию миру...

…Когда 11 февраля 1971 года я шел на вечер памяти художницы, устроенный по случаю открытия первой большой посмертной выставки в музее со львами, где в свое время в первый и последний раз я увидел Екатерину Васильевну, в голову не приходило, что отсюда выйду навсегда плененный художницей.

В тот памятный для меня вечер от докладчицы Людмилы Гуры, тогда сотрудницы Государственного музея украинского народного декоративного искусства УССР, услышал, что Екатерина Васильевна переписывалась с работниками Центрального дома народного творчества, деятелями искусств, в частности и со знаменитой певицей Оксаной Петрусенко. Это меня ошеломило. Я ведь работал над первым вариантом повести «Оксана Петрусенко». Так неожиданно скрестились и породнились в сердце судьбы двух национальных гениев...

С тех пор я начал интенсивно разыскивать письма чародейки кисти. Едва ли не каждое раздобытое письмо, которое доставалось часто ценой здоровья, открывало мне все более новую, просто-таки непостижимую ее художественную личность.

Я вынужден был спешить. Поскольку на моих глазах уходили из жизни люди, знавшие Екатерину Васильевну.

Я собрал, что успел. Что смог.

Врезалось в память 16 апреля 2000 года. Я заехал сначала в Яготинский историко-краеведческий музей. Обработал некоторые материалы. А оттуда решил отправиться вечерним автобусом в Богдановку.

Подъехал на станцию, а автобус как раз отошел. Решил добираться мироновской электричкой до станции Богдановка (которая за шесть километров от села). Люди, имевшие при себе резиновые сапоги, пошли по холодной реке вброд. Я за ними. Обутый в летние ботинки, сразу же набрал в них воды. Пришлось снять. Не раз падал, попадая босыми ногами на доски с гвоздями, острые обломки кирпичей, камни. Вода была холодная, одежда намокла, я весь дрожал, зуб на зуб не попадал.

Люди сочувствовали, дали мне в руку какой-то кол. Как-то выбрался из воды — и подался в Богдановку. Уже вечерело. Постучал к племяннице Екатерины Васильевны— Екатерине Бахмач, попросился переночевать, а она: «Не могу вас принять — с минуты на минуту должны приехать дочери из Киева». Даже не взглянула... От нее пошел к старшей племяннице Екатерины Васильевны — Ольге Овчарик. Она приняла охотно. Засыпая, я увидел фотографию Екатерины Васильевны на стене. Обратился растроганно: «Катерино Василівно, ви ж не хотіли топлятись, жити хотіли і всім богданівцям довести, що ви — таки художниця, тож допоможіть і мені благополучно відбути це «топляння», бо ж не буде книжки до вашого століття!».

Остаюсь навеки признательным Ольге Григорьевне Овчарик и Екатерине Васильевне Билокур, которые спасли от неминуемой беды.

Лишний раз подчеркну: Екатерина Билокур была необыкновенной, не от мира сего женщиной.

Поражает, что, редко когда переступая порог родного двора, мало общаясь с односельчанами, она зрением, слухом, мыслями обнимала-постигала не только родное село, его жителей, но и Украину, Вселенную.

Как и святая великомученица Екатерина, она постоянно невыразимо страдала. Часто плакала от оскорблений. Однако во времена вдохновения, озарения за мольбертом или ночью при керосиновой лампе за сочинением писем к друзьям и знакомым душою возносилась так умопомрачительно высоко — аж туда, где царят лишь избранным доступные ГАРМОНИЯ и КРАСОТА.

И вообще в ее казалось бы будничной бесцветной жизни мы наталкиваемся на действия, поступки, помыслы, в которых много таинственного... Поэтому и биография ее интригует не столько фактажом, сколько загадочным образом жизни, мышлением, видением и восприятием мира.

Так, никогда в жизни голоса учителя не слышав в школе, никакого вышкола под опекой педагогов по живописи не пройдя, она, благодаря воловьему упрямству и фанатичной целеустремленности, как умела осилила букварь. Научилась писать и рисовать.

Рисование стало альфой и омегой ее жизни. Чтобы его покорить, пробовала в 20-е годы поступить в Миргородское художественно-керамическое училище, в театральный техникум в Киеве (хотя и обладала незаурядным актерским дарованием, в артистки не метила — художницей хотела стать!). Но ее не приняли — не было аттестата о среднем образовании... Потому вынуждена была набираться ума своими силами.

Однажды к ней посватался такой красавец из соседнего села Журавки, что отказать ему было невозможно.

И когда он должен был вот-вот зайти в хату, ее осенила мысль: «Поїду на могилу Тараса Шевченка, в нього попитаю ради-розради». И впопыхах собравшись, поехала в Канев. На такое решиться могла только она, Екатерина Билокур! Из ее письма за июнь-июль 1954 года к Стефану Таранушенко: «Був понеділок і був будень. На могилі не було нікого. І мені така вже воля була — скільки хотіла, скільки й плакала! Так, як живому, Шевченку розказувала, як я хочу стати художником, але на цих доріженьках як не терен, то колючки, то камінці гострі. Ой, якби ви, Тарасе Григоровичу, живі були-то, може б ви і допомогли мені стати художником. А ті люди, серед яких я живу, не розуміють мене, і я між ними як чужа...».

Вот так и век вековала одна. Ее детьми стали цветы.

Художница осознавала, что рисует необыкновенные картины. Но помощи не получала ниоткуда. Мать проклинала, что позорит ее перед людьми, замуж не выходит. И, доведенная до отчаяния, в ноябре 1934 года решила топиться в речушке Чугмак, протекавшей в конце огорода.

А топиться совсем не хотела — жить хотела и доказать всем, что она таки художница.

К счастью, не утопилась, но это приключение стоило ей слишком дорого — она простудила ноги и до конца дней своих ходила с палкой, уже больше не бегала в Пирятин за 30, а в Яготин за 15 километров за нужным для картины цветком.

Свою драматическую судьбу она символично изобразила на картине «Берізка»: стоит красивая, но беспомощная — с обрубленными ветвями...

Трудно предугадать, как бы сложилась судьба Екатерины Билокур, если бы не осияло ее песенное провидение. Зимой 1938—1939 года она навестила двоюродную сестру и подругу Любовь Ивановну Билокур на хуторе Коптевичевка (его после войны присоединили к Богдановке). Там и услышала по радио песню «Чи я в лузі не калина була?», которую очень красиво и печально исполняла Оксана Петрусенко. Екатерине показалось, что это о ее сломанной судьбе поведала людям певица...

Растроганная, она написала Оксане Андреевне преисполненное отчаяния письмо о своей горькой судьбе, а в доказательство, что она художница, еще и гроздь красной калины на холсте нарисовала.

И хотя на конверте не было точного адреса, письмо дошло до артистки — очень громким в столице было ее имя.

Пораженная драмой, которую развернула в письме богдановская обездоленная женщина, певица все сделала, чтобы в Полтаве поинтересовались талантливой одержимой. Вскоре оттуда к Билокур приехал художник Владимир Хитько, удивился ее картинам. А уже во второй половине 1940 года в Полтаве была устроена первая персональная выставка богдановской волшебницы, а саму ее откомандировали на две недели в Москву для ознакомления с художественными музеями.

Вот так лишь на сороковом году жизни о Билокур заговорили как о самобытной художественной личности. После войны пришли к ней официальные награды и почетное звание народной художницы Украинской ССР.

На областных, республиканских, всесоюзных выставках возле ее полотен всегда людно, удивление, восторг, очарование. А в родном селе она продолжала зимой работать в доме, где от холода вода в ведре замерзала... И грунтованного холста, и необходимых красок постоянно не хватало... Но, преодолевая мрак жизни, лишения, она писала удивительные картины, которыми очаровывается мир!

А мы, украинцы, постигнем ли этот гений доподлинно и оценим его как сокровище национальное и всечеловеческое?

Поделиться
Заметили ошибку?

Пожалуйста, выделите ее мышкой и нажмите Ctrl+Enter или Отправить ошибку

Добавить комментарий
Всего комментариев: 0
Текст содержит недопустимые символы
Осталось символов: 2000
Пожалуйста выберите один или несколько пунктов (до 3 шт.) которые по Вашему мнению определяет этот комментарий.
Пожалуйста выберите один или больше пунктов
Нецензурная лексика, ругань Флуд Нарушение действующего законодательства Украины Оскорбление участников дискуссии Реклама Разжигание розни Признаки троллинга и провокации Другая причина Отмена Отправить жалобу ОК
Оставайтесь в курсе последних событий!
Подписывайтесь на наш канал в Telegram
Следить в Телеграмме