Полюса свободы

В этом действительно есть некая ирония судьбы. Казалось бы, трудно найти столь непохожих друг на друга людей, как Вацлав Гавел и Ким Чен Ир. И еще недавно сложно было бы представить даже повод для того, чтобы просто упомянуть эти имена вмес­те, в одном тексте. Но сообщения об их смерти облетели мир практически одновременно, и журналисты волей-неволей вынуждены были писать некрологи в стиле «сравнительных жизне­описаний». Обнаружив, несколько неожиданно даже для самих себя, что жившие на противоположных сторонах планеты чех и кореец, возможно, именно в силу своей несхожести представляют на самом деле два полюса современной политики и новейшей истории. Истории, лейтмотивом которой - какими бы важными для нас ни предс­тавлялись события после 1991 года - до сих пор остается крах мировой коммунистической системы. Гавел был одним из тех, кто эту систему сокрушил, Ким - одним из немногих, кто пытался коммунизм законсервировать - пусть в виде осколка, в рамках одного, «отдельно взятого» государства. Не удивительно, что Гавел, едва придя к власти, объявил, что его государство отказывается от военной промышленности (довольно мощной, к слову сказать, даже в европейских масштабах), а Ким до последних дней пугал соседей - далеких и близких - ядерной программой.

Поклонники «эффективного менеджмента» сталинского типа, кстати, и сейчас видят в этом сви­детельство «государственной мудрости» северокорейского вож­дя. В то время как «неисправимый романтик» Гавел, по их мнению, не только отказался от «великого индустриального наследия» и без боя сдал Чехословакию (видимо, должен был держаться за нее, как Милошевич за Югосла­вию), но и Чехию превратил во «всего лишь одно из восточноевропейских государств», чей голос ни в ЕС, ни в НАТО толком и не расслышать. И чего, дескать, вообще можно ожидать от драматурга, случайно оказавшегося в президентском кресле… Впрочем, официальная северокорейская версия драматургом именует как раз Кима, автора четырех (!) опер, написанных поистине стахановс­кими методами - за два года. Да и кончину вождя в Пхеньяне объяс­няют исключительно переутомлением, вызванным тревогой о судьбах народа. Причина смерти Гавела куда прозаичнее - «осложнения после продолжительной болезни».

Не наблюдается в Праге и ни­чего похожего на стенания северокорейских граждан на площадях. Конечно, Гавел уже давно не президент, и никто не гадает на кофейной гуще, кто же окажется при власти на следующий день после его ухода. Но совсем не поэтому прощание с ним выглядит… более искренним, наверное. Свечи. Цветы. И очередь тех, кто просто хочет сказать ему спасибо. Не только за президентство - к Гавелу-президенту относились как раз по-разному, а на второй срок его вообще избрали с перевесом в один голос, - а за то, что он сделал для страны и до того, как стал во главе государства. В конце концов, и сам Гавел о своем пребывании при власти также часто отзывался скептически. Чего стоит его последняя пьеса «Уход», где главный персонаж «бывший канцлер», из которого окружение расчетливо пытается лепить «несокрушимого борца» и «национального лидера». Правда, в отличие от самого Гавела, персонаж его пьесы живет не в своем, а в государственном особняке, который очень не хочется отдавать назад…

Достаточно иронично чешс­кий президент говорил даже о собственном участии в бархатной революции. «Как-то раз в течение одного дня я выступил в пяти местах, и под конец нес полную ахинею, поскольку митинговый трибун из меня неважный». Удиви­тельный контраст с кимовским «люблю идти в гущу народа, проводить время вместе с ним. Ин­тересуюсь, как живут и работают жители нашей страны, забочусь о них, задушевно с ними беседую, разделяю с ними горе и радость...». С другой стороны - на признание в гавеловском духе способен только человек по-настоящему свободный. И, пожалуй, именно это в биографии бывшего чешского президента остается самым главным. Гавел был свободным человеком. Он хотел свободы и добивался ее. Даже когда жил в несвободной стране, какой была ком­мунистическая Чехословакия. Даже в тюрьме, где он оказывался трижды. «Во время второго срока я вздохнул чуть свободнее, во время третьего - наконец-то пришел в себя». И президентом его избрали, в общем-то, потому, что чехи хотели увидеть на этом посту не посткоммунистического «менеджера», а свободного человека.

Что же касается Кима… О Ки­ме как человеке мы не знаем практически ничего. Во всяком случае, достоверно. Но если судить по тем отрывочным сведениям, которые все-таки попали в прессу, выглядел он человеком весьма несвободным. Бронепоезд, которым лидер КНДР пользовался, поскольку опасался летать самолетом. Почти ритуальные заявления о готовности отразить агрессию. Ну и, конечно, ставшие легендарными закупки «Хенне­си»… Их, конечно, можно объяснить не только неуверенностью в себе, но и простым желанием «жить в свое удовольствие». Впол­не обычным для золотой молодежи, не говоря уж о детях вождей. Но ведь и это желание может быть своего рода психологической компенсацией. В условиях Северной Кореи, принимающей картикатурные черты. Вроде чартерных рейсов за фаст-фудом - своеобразной вариации на тему «в булочную на такси». При этом, разумеется, «разделяя горе и радость с народом»…

А вот Гавела нередко обвиняли в душевной черствости. Осо­бенно после того, как он позволил себе рассуждать, что, мол, начиная операцию в Косово, НАТО исходило не из материальных, а из гуманитарных интересов. Впро­чем, «беспредельно высокомерным, открыто презирающим всех вокруг» называли его и в 70-е. В коммунистической прессе. И Гавел, нужно сказать, давал для подобных выпадов поводы. Скажем, когда он познакомился с музыкантами из группы «Плас­тик пипл», они ему не понравились, и он откровенно в этом приз­нался. И не изменил своего мнения даже тогда, когда коммунистические власти судили музыкантов по надуманному обвинению. Но, не симпатизируя им лично, Гавел со всей присущей ему энергией бросился их защищать. Поскольку воспринял преследование «Пластик пипл» как «атаку на свободу людей жить так, как им хочется». В итоге Га­вел сел сам. Хотя в общем-то мог этого избежать. Ему в открытую предлагали уехать из страны, но он отказался. Поскольку счел это непорядочным по отношению к делу, которым занимался. К тому же ему недостаточно было быть свободным самому, он хотел сделать свободной свою страну. И в конце концов добился этого.

Гавел изменил историю. По­этому и вошел в нее, как один из самых выдающихся политичес­ких деятелей конца ХХ века. Хотя сам неоднократно признавался, что в политику, во всяком случае, в традиционном ее понимании, не стремился. А Ким Чен Ир ничего менять не стал. Оста­ваясь просто очередным правителем КНДР, «Кимом-млад­шим»… или уже теперь «Кимом-средним». Подобно египетским фараонам, из поколения в поколение наследовавшим имя Рам­зесов… И дело тут совсем не в пресловутой «азиатчине». В конце концов, рядом с Северной Кореей существует и Корея Юж­ная, в которой тот же народ проявляет совсем другие способности и стремления. Гавел, кстати, как-то заметил, что «стыдиться принадлежности к Востоку и воспринимать принадлежность к Западу как автоматическое преимущество - типичное проявление западного высокомерия». Он знал, о чем говорил. Ведь такие «азиатские» в нашем представлении конформизм и приспособленчество столетиями воспринимались как «проклятые черты» чешского национального характера. И именно с этим бороться было (впрочем, почему было? бороться приходится и сейчас) сложнее всего.

В августе 2011 в Moscow Times за подписью Гавела вышла небольшая статья, посвященная Украине и политике ЕС в отношении Киева. В ней было сказано немало жестких и в общем-то справедливых слов в адрес украинской власти. Но последний абзац в этой нелицеприятной характеристике касается не власти. И состоит он только из трех слов - «слабое гражданское общество». Мне кажется, что этот пункт в диагнозе, поставленном нашей стране действительно великим человеком, самый важный. Чтобы стать свободным - нужно к этому как минимум стремиться…